— Дэнни, малыш, я сейчас сделаю тебе укольчик, и тебе станет гораздо лучше. Ты сможешь встать, и ходить, и вести себя совсем как обычно. Ты ни на кого не будешь сердиться, особенно на нас с Майлсом. Мы же твои лучшие друзья. Правда же? Ну-ка, кто твои лучшие друзья?
— Вы. Ты и Майлс.
— Но я — даже больше чем друг. Я твоя сестра. Повтори.
— Ты моя сестра.
— Хорошо. Теперь мы поедем кататься, а потом ты примешь Долгий Сон. Ты болел, но, когда проснулся, тебе стало лучше. Ты понял?
— Да.
— Кто я?
— Ты мой лучший друг. Ты моя сестра.
— Молодец. Закатай рукав.
Я не почувствовал, как вошла в кожу игла, но, когда Белла выдернула её, руку защипало. Я сел, потянулся и сказал:
— Ух, как щиплет, сестренка. Что это?
— Это чтобы тебе стало лучше. Ты болел.
— Ага, болел. А где Майлс?
— Сейчас придёт. Давай другую руку. Подними рукав.
Я спросил: «Зачем?» — но рукав поднял, и она опять сделала укол. Я даже подпрыгнул. Она улыбнулась.
— И вовсе не больно, правда?
— А? Нет, не больно. А зачем это?
— Ты немного поспишь по дороге. А когда приедем, проснёшься.
— О'кей. Я хочу спать. Я хочу Долгий Сон. — Тут я удивлённо огляделся по сторонам. — А где Пит? Пит тоже должен был спать со мной.
— Пит? — спросила Белла. — Как, разве ты не помнишь, дорогой? Ты же отправил Пита жить к Рики. Она будет о нём заботиться.
— Ну да! — я радостно улыбнулся. Я отправил Пита к Рики. Я помню, как я отправил его по почте. Это хорошо. Рики любит Пита, она будет заботиться о нём, пока я сплю.
Они отвезли меня в Объединенное Хранилище в Соутелле, которым пользовались многие мелкие страховые компании, не имевшие своих хранилищ. Я проспал всю дорогу, но тотчас проснулся, стоило Белле окликнуть меня. Майлс остался сидеть в машине, а она повела меня внутрь.
Девушка за столиком подняла голову и спросила:
— Вы — Дэвис?
— Да, — подтвердила Белла. — Я — его сестра. Представитель «Мастер Иншуранс» здесь?
— Он в процедурной номер девять — они готовы и ждут вас. Бумаги можете отдать их сотруднику. — Она с интересом взглянула на меня. — А медосмотр он прошёл?
— Ну конечно! — поспешила уверить её Белла. — У моего брата, знаете, такой случай — он ждет средства лечения… Он на препаратах опиума — от боли.
Девушка сочувственно поцокала языком:
— Ну, тогда поторапливайтесь. Вон в ту дверь и налево. В комнате номер девять нас ждали двое мужчин — один в костюме, другой в белом халате — и женщина в одежде медсестры. Они помогли мне раздеться и обращались со мной, как с мальчиком-идиотом, а Белла рассказывала им, что я получаю болеутоляющие препараты.
Раздев меня и уложив на кушетку, человек в халате помял мне живот, глубоко вдавливая пальцы.
— С этим проблем не будет, — объявил он. — Живот пустой.
— Он ничего не ел и не пил со вчерашнего вечера, — подтвердила Белла.
— Отлично. Иногда к нам приходят набитые, как рождественский индюк. У некоторых ума совсем нет.
— Это верно. Так оно и есть.
— Угу. О'кей, сынок, сожми-ка кулак покрепче, пока я ввожу иглу.
Я сжал кулак, и все вокруг поплыло и затуманилось. Вдруг я вспомнил что-то и попытался сесть.
— А где Пит? Я хочу видеть Пита!
Белла положила мне руку на лоб и поцеловала.
— Ну-ну, братишка! Ты же помнишь: Пит не может прийти. Питу пришлось остаться с Рики.
Я успокоился, а она сказала окружающим:
— У нашего брата Питера дома — больна дочка.
Я стал погружаться в сон. Потом мне стало очень холодно. Но я никак не мог пошевелиться, чтобы натянуть на себя одеяло.
Я пожаловался бармену на кондиционер — он был включен слишком сильно, и мы все могли простудиться.
— Ничего страшного, — ответил тот, — во сне вы этого не почувствуете. Сон… сон… вечерняя услада… прекрасный сон… — У него было лицо Беллы.
— А можно выпить чего-нибудь горяченького? — спрашивал я. — «Том-и-Джерри»? Или горячей молочной болтушки с маслом и медом?
— Сам ты болтун! — отвечал мне доктор. — Ишь разоспался! Гоните-ка прочь этого болтуна!
Я попытался зацепиться ногами за медный поручень, чтобы они меня не выкинули. Но в этом баре, оказывается, не было медного поручня — смешно, правда? — и я уже лежу на спине (это было ещё смешнее): наверное, они так обслуживают безногих. У меня не было ног, как же я мог ухватиться ими за медный поручень? И рук тоже. Мам, глянь, а у меня рук нет! Пит сидел у меня на груди и выл.
Я опять попал в армию, в учебный взвод… Должно быть, учёба шла к концу — я был в Кемп-Хейл и выполнял одно дурацкое упражнение, во время которого солдату за шиворот сыплют снег, чтобы сделать из него настоящего мужчину. Я должен был влезть на самую высокую гору во всем чёртовом Колорадо, кругом лед, а у меня нет ног. А я ещё вдобавок тащил самый большой рюкзак на свете: я вспомнил, что это они решили проверить, годятся ли солдаты вместо вьючных мулов, и выбрали меня — всё равно пропадать, так что не жалко. И я бы не справился, если бы не Рики — она лезла сзади и толкала меня в спину.
Старший сержант впереди обернулся, и у него было лицо точь-в-точь как у Беллы, только пунцовое от ярости.
— Эй, ты, а ну пошел! Мне тебя ждать некогда. Дойдёшь ты или нет, мне наплевать… но, пока не дойдёшь, спать не дам!
Пропавшие куда-то ноги не желали тащить меня вперёд, дальше, и я упал в снег. Ледяное тепло окутало меня, и я начал засыпать, хотя малышка Рики плакала и просила меня: «Не спи!». А я никак не мог…